Сборники стихотворений - Страница 32

К оглавлению

32

вход воспрещается". Пятьсот

по Мексике

нищих племен, а сытый

с одним языком: одной рукой выжимает в лимон, одним запирает замком. Нельзя

борьбе

в племена рассекаться. Нищий с нищими

рядом! Несись

по земле

из страны мексиканцев, роднящий крик:

"Камарада!" Голод

мастер людей равнять. Каждый индеец,

кто гол. В грядущем огне

родня-головня ацтек,

метис

и креол. Мильон не угробят богатых лопаты. Страна!

Поди,

покори ее! Встают

взамен одного Запаты Гальваны,

Морено,

Карио. Сметай

с горбов

толстопузых обузу, ацтек,

креол

и метис! Скорей

над мексиканским арбузом, багровое знамя, взметись!

Мехико-сити, 20 июля, 1925

БОГОМОЛЬНОЕ

Большевики

надругались над верой православной. В храмах-клубах

словесные бои. Колокола без языков

немые словно. По божьим престолам

похабничают воробьи. Без веры

и нравственность ищем напрасно. Чтоб нравственным быть

кадилами вей. Вот Мексика, например,

потому и нравственна, что прут

богомолки

к вратам церквей. Кафедраль

богомольнейший из монашьих институтцев. Брат "Notre Dame'a"

на площади,

а около, Запружена народом,

"Площадь Конституции", в простонародии

площадь "Сокола" Блестящий

двенадцатицилиндровый

"пакард" остановил шофер,

простоватый хлопец. - Стой,- говорит,

помолюсь пока... донна Эсперанца Хуан-де-Лопец. Нету донны

ни час, ни полтора. Видно, замолилась.

Веровать так веровать И снится шоферу

донна у алтаря. Париж

голубочком

душа шоферова. А в кафедрале

безлюдно и тихо: не занято

в соборе

ни единого стульца. С другой стороны

у собора

выход сразу на четыре гудящие улицы. Донна Эсперанца

выйдет как только, к донне

дон распаленный кинется. За угол!

Улица "Изабелла Католика" а в этой улице

гостиница на гостинице. А дома

растет до ужина свирепость мужина. У дона Лопеца терпенье лопается. То крик,

то стон испускает дон. Гремит

по квартире

тигровый соло: - На восемь частей разрежу ее!И, выдрав из уса

в два метра волос, он пробует

сабли своей острие. - Скажу ей:

"Иначе, сеньора, лягте-ка! Вот этот

кольт

ваш сожитель до гроба!"И в пумовой ярости

- все-таки практика!сбивает

с бутылок

дюжину пробок. Гудок в два тона приехала донна. Еще

и рев

не успел уйти за кактусы

ближнего поля, а у шоферских

виска и груди нависли

клинок и пистоля. - Ответ или смерть!

Не вертеть вола! Чтоб донна

не могла

запираться, ответь немедленно,

где была жена моя

Эсперанца? - О дон Хуан!

В вас дьяволы злобятся. Не гневайте

божью милость. Донна Эсперанца

Хуан-де-Лопец сегодня

усердно

молилась. 1925

МЕКСИКА - НЬЮ-ЙОРК

Бежала

Мексика

от буферов горящим,

сияющим бредом. И вот

под мостом

река или ров, делящая

два Ларедо. Там доблести

скачут,

коня загоня, в пятак

попадают

из кольта, и скачет конь,

и брюхо коня о колкий кактус исколото. А здесь

железо

не расшатать! Ни воли,

ни жизни,

ни нерва вам! И сразу

рябит

тюрьма решета вам

для знакомства

для первого. По рельсам

поезд сыпет, под рельсой

шпалы сыпятся. И гладью

Миссисипи под нами миссисипится. По бокам

поезда

не устанут сновать: или хвост мелькнет,

или нос. На боках поездных

страновеют слова: "Сан-Луйс",

"Мичиган",

"Иллинойс"! Дальше, поезд,

огнями расцвеченный! Лез,

обгоняет,

храпит. В Нью-Йорк несется

"Твенти сенчери экспресс".

Курьерский!

Рапид! Кругом дома,

в этажи затеряв путей

и проволок множь. Теряй шапчонку,

глаза задеря, все равно

ничего не поймешь!

1926

БРОДВЕЙ

Асфальт - стекло.

Иду и звеню. Леса и травинки

сбриты. На север

с юга

идут авеню, на запад с востока

стриты. А между

(куда их строитель завез!)дома

невозможной длины. Одни дома

длиною до звезд, другие

длиной до луны. Янки

подошвами шлепать

ленив: простой

и курьерский лифт. В 7 часов

человечий прилив, в 17 часов

отлив. Скрежещет механика,

звон и гам, а люди

немые в звоне. И лишь замедляют

жевать чуингам, чтоб бросить:

"Мек моней?" Мамаша

грудь

ребенку дала. Ребенок

с каплями из носу, сосет

как будто

не грудь, а доллар занят

серьезным

бизнесом. Работа окончена.

Тело обвей в сплошной

электрический ветер. Хочешь под землю

бери собвей, на небо

бери элевейтер. Вагоны

едут

и дымам под рост, и в пятках

домовьих

трутся, и вынесут

хвост

на Бруклинский мост, и спрячут

в норы

под Гудзон. Тебя ослепило,

ты осовел. Но, как барабанная дробь, из тьмы

по темени:

"Кофе Максвел гуд

ту ди ласт дроп". А лампы

как станут

ночь копать. ну, я доложу вам

пламечко! Налево посмотришь

мамочка мать! Направо

мать моя мамочка! Есть что поглядеть московской братве. И за день

в конец не дойдут. Это Нью-Йорк.

Это Бродвей. Гау ду ю ду! Я в восторге

от Нью-Йорка города. Но кепчонку

не сдерну с виска. У советских

собственная гордость: на буржуев

смотрим свысока.

6 августа Нью-Йорк.1925 г.

СВИДЕТЕЛЬСТВУЮ

Вид индейцев таков: пернат,

смешон

и нездешен. Они

приезжают

из первых веков сквозь лязг

"Пенсильвэниа Стейшен". Им Кулиджи

пару пальцев суют. Снимают

их

голливудцы. На крыши ведут

в ресторанный уют. Под ними,

гульбу разгудевши свою, ньюйоркские улицы льются. Кто их радует?

32