возят и возят мимо. Не ухватишь
скользкие,
не люди, а налимы. "Без доклада воспрещается".
Куда ни глянь, "И пойдут они, солнцем палимы, И застонут...".
Дело дрянь! Кто бы ни были
сему виновниками - сошка маленькая
или крупный кит,разорвем
сплетенную чиновниками паутину кумовства,
протекций,
волокит.
1926
ЛЮБОВЬ
Мир
опять
цветами оброс, у мира
весенний вид. И вновь
встает
нерешенный вопрос о женщинах
и о любви. Мы любим парад,
нарядную песню. Говорим красиво,
выходя на митинг. Но часто
под этим,
покрытый плесенью, старенький-старенький бытик. Поет на собранье:
"Вперед, товарищи..." А дома,
забыв об арии сольной, орет на жену,
что щи не в наваре и что
огурцы
плоховато просолены. Живет с другой
киоск в ширину, бельем
шантанная дива. Но тонким чулком
попрекает жену: - Компрометируешь
пред коллективом.То лезут к любой,
была бы с ногами. Пять баб
переменит
в течение суток. У нас, мол,
свобода,
а не моногамия. Долой мещанство
и предрассудок! С цветка на цветок
молодым стрекозлом порхает,
летает
и мечется. Одноему
в мире
кажется злом это
алиментщица. Он рад умереть, экономя треть, три года
судиться рад: и я, мол, не я, и она не моя, и я вообще
кастрат. А любят,
так будь
монашенкой верной тиранит
ревностью
всякий пустяк и мерит
любовь
на калибр револьверный, неверной
в затылок
пулю пустя. Четвертый
герой десятка сражений, а так,
что любо-дорого, бежит
в перепуге
от туфли жениной, простой туфли Мосторга. А другой
стрелу любви
иначе метит, путает
- ребенок этакий уловленье
любимой
в романические сети с повышеньем
подчиненной по тарифной
сетке... По женской линии тоже вам не райские скинии. Простенького паренька подцепила
барынька. Он работать,
а ее
не удержать никак бегает за клёшем
каждого бульварника. Что ж,
сиди
и в плаче
Нилом нилься. Ишь!
Жених! - Для кого ж я, милые, женился? Для себя
или для них?У родителей
и дети этакого сорта: - Что родители?
И мы
не хуже, мол!Занимаются
любовью в виде спорта, не успев
вписаться в комсомол. И дальше,
к деревне,
быт без движеньица живут, как и раньше,
из года в год. Вот так же
замуж выходят
и женятся, как покупают
рабочий скот. Если будет
длиться так
за годом годик, то, скажу вам прямо, не сумеет
разобрать
и брачный кодекс, где отец и дочь,
который сын и мама. Я не за семью.
В огне
и в дыме синем выгори
и этого старья кусок, где шипели
матери-гусыни и детей
стерег
- отец-гусак! Нет.
Но мы живем коммуной
плотно, в общежитиях
грязнеет кожа тел. Надо
голос
подымать за чистоплотность отношений наших
и любовных дел. Не отвиливай
мол, я не венчан. Нас
не поп скрепляет тарабарящий. Надо
обвязать
и жизнь мужчин и женщин словом,
нас объединяющим:
"Товарищи".
1926
ПОСЛАНИЕ ПРОЛЕТАРСКИМ ПОЭТАМ
Товарищи,
позвольте
без позы,
без маски как старший товарищ,
неглупый и чуткий, поразговариваю с вами,
товарищ Безыменский, товарищ Светлов,
товарищ Уткин. Мы спорим,
аж глотки просят лужения, мы задыхаемся
от эстрадных побед, а у меня к вам, товарищи,
деловое предложение: давайте
устроим
веселый обед! Расстелим внизу
комплименты ковровые, если зуб на кого
отпилим зуб; розданные
Луначарским
венки лавровые сложим
в общий
товарищеский суп. Решим,
что все
по-своему правы. Каждый поет
по своему
голоску! Разрежем
общую курицу славы и каждому
выдадим
по равному куску. Бросим
друг другу
шпильки подсовывать, разведем
изысканный
словесный ажур. А когда мне
товарищи
предоставят слово я это слово возьму
и скажу: - Я кажусь вам
академиком
с большим задом, один, мол, я
жрец
поэзий непролазных. А мне
в действительности
единственное надо чтоб больше поэтов
хороших
и разных. Многие
пользуются
напостовской тряскою, с тем
чтоб себя
обозвать получше. - Мы, мол, единственные,
мы пролетарские...А я, по-вашему, что
валютчик? Я по существу
мастеровой, братцы, не люблю я
этой
философии нудовой. Засучу рукавчики:
работать?
драться? Сделай одолжение,
а ну, давай! Есть
перед нами
огромная работа каждому человеку
нужное стихачество. Давайте работать
до седьмого пота над поднятием количества,
над улучшением качества, Я меряю
по коммуне
стихов сорта, в коммуну
душа
потому влюблена, что коммуна,
по-моему,
огромная высота, что коммуна,
по-моему,
глубочайшая глубина. А в поэзии
нет
ни друзей,
ни родных, по протекции
не свяжешь
рифм лычки. Оставим
распределение
орденов и наградных, бросим, товарищи,
наклеивать ярлычки. Не хочу
похвастать
мыслью новенькой, но по-моему
утверждаю без авторской спеси коммуна
это место,
где исчезнут чиновники и где будет
много
стихов и песен. Стоит
изумиться
рифмочек парой нам мы почитаем поэтика гением. Одного
называют
красным Байроном, другого
самым красным Гейнем. Одного боюсь
за вас и сам,чтоб не обмелели
наши души, чтоб мы
не возвели
в коммунистический сан плоскость раешников
и ерунду частушек. Мы духом одно,
понимаете сами: по линии сердца
нет раздела. Если
вы не за нас,
а мы